Ни хрена я, помнится, не удивился, услышав тогда новости про ГКЧП. Сообщил мне эти новости мужик по имени, кажется, Толик, который мрачно курил под репродуктором, щурясь на появившееся из-за хребта солнце. Я мимо него шел на речку чистить зубы и весьма жизнерадостно пожелал ему доброго утра, на что он ответил “а вот хер там доброе, Горбачева скинули, переворот у нас”. Пришлось задержаться и послушать гэкачепэшный манифест. Политический его смысл меня совершенно не заинтересовал: было понятно, что в Москве началась какая-то свара на самом верху, и на всякий случай надлежит быть дома. Мало ли. Это было обидно, поскольку впереди маячило некоторое просветление: две горы поскучнее мы уже сходили, и еще две оставалось в планах. Сезон в Узунколе выдался мрачный: к моменту нашего прибытия в лагерь в холодильнике лежал турист-горник, попавший под камнепад, а еще через несколько дней на Кирпиче разбился парень из нашего клуба. Ходилось нам тоже так себе, да и погоды стояли невразумительные. Ко всему, по ряду причин не сходили мы на Эльбрус, хотя возможность была. А тут еще и эти московские штучки. Подумали мы немного и двинули из лагеря прочь. К вечеру двадцатого добрались до Минвод, где и застряли: вокзал и аэропорт были забиты желающими немедленно попасть домой. Переночевав на рюкзаке под окошком кассы, я умудрился взять билеты в город всего в двухстах километрах от дома, мы долетели туда и уже в электричке узнали, что все закончилось. В общем, не задался август.

По сей день моей единственной претензией к ГКЧП остаются несхоженные тогда две горы. Больше мне до тех событий никакого дела не было и нет.